Так что, выпади нам возможность перевести дух, я был бы только рад. И та самая расстроившая Паре необходимость ждать у моря погоды меня нисколько не пугала. Пусть мы сейчас будто в центре смерча оказались — плевать! Для начала придем в себя, а там видно будет.
Выкрутимся, не впервой…
Месяц Святого Огюста Зодчего.
В доме лекаря Густаву пришлось задержаться на две декады.
Сначала мешали уйти сломанные ударом дубинки ребра, затем пришлось помогать Эльзе ухаживать за валявшимся в горячке отцом, потом… потом девушка умудрилась подобрать к сотнику ключик, и он на какое–то время позабыл о намерении при первой же возможности отправиться в путь. И только когда вновь накатила беспричинная депрессия, Густав понял, что пора собирать вещи.
Для дурного настроения и в самом деле причин не было ни малейших: никто не знал, что сотник скрывается в доме лекаря, сам Фридрих еще не вставал с постели, а Эльза и вовсе не хотела отпускать своего спасителя. И все же Густаву как–то враз стало не по себе. Он начал бояться подходить к окнам и возненавидел закрытые двери. Иногда — только иногда, но хватало и этого! — ему начинало казаться, будто особняк превратился в склеп. Склеп, в котором его погребли заживо. Хотелось куда–то бежать — все равно куда, лишь бы не оставаться на одном месте; ночные кошмары стали привычным делом, и уставший просыпаться от собственных криков сотник понял, что еще немного, и он начнет сходить с ума.
А еще Густава медленно выжигало изнутри отсутствие потусторонней силы. Единственное, о чем он мог сейчас думать, — это как бы раздобыть хоть немного скверны: Хоть немного силы, чтобы вновь стать самим собой. Но вот этого девушка как раз дать ему и не могла.
Да, в Эльзе совершенно не ощущалось потустороннего. И это было просто невероятно: в той или иной степени скверна присутствовала во всех. Конечно же братья–экзорцисты легко могли дочиста выжечь ее из человека, но откуда им взяться в Мерне?
— Кто приходил?
Темный сотник сполоснул бритву в мыльной воде и задумчиво посмотрел на отражавшееся в зеркале лицо. Гладковыбритый подбородок по сравнению с загорелым лицом казался почти белым, но даже хорошо знавшие Густава люди не узнали бы его в этом изможденном молодом человеке. А всего–то надо было постричься, оставив лишь короткий ежик темных волос, сбрить бороду и переодеться в перешитую Эльзой одежду одного из ее старших братьев.
— Служка храма Единения…
— Да? — удивился сотник. — Зачем еще?
— Узнавал, когда отец сможет посетить службу.
— Вот ведь… — только и фыркнул Густав, не перестававший поражаться заведенным оккупационной администрацией порядкам.
— А сам ты не хочешь сходить в храм?
— Нет! — Сотник даже слушать ничего не стал. — Как отец?
— Ему лучше, — ответила девушка и вдруг все поняла. — Собрался уходить?
— Да.
— Оставайся, — прошептала Эльза.
— Не могу, — покачал головой Густав и потихоньку отстранил девушку от себя. — Ты же знаешь — не могу.
— Да никто тебя здесь не найдет!
— Если уйду, не найдут, — нахмурился Густав, которому эти препирательства успели надоесть хуже горькой редьки, — А если останусь, меня рано или поздно отыщут, и тогда все закончится плохо. Ты даже не представляешь, насколько плохо.
— А как же я?
— Дождешься своего жениха.
— Я хочу быть с тобой!
— К сожалению, не все в этой жизни зависит от наших желаний, дорогая…
— Но…
— При первой же возможности пришлю весточку.
— Густав…
Дом лекаря Густав покинул в отвратительном настроении. И вовсе не слезы Эльзы стали тому причиной. И даже не появившееся в самый последний момент желание остаться. Дело было совсем в другом — впервые за много лет сотника пугала неизвестность.
Некуда ему было идти. Просто некуда. Ни дома, ни друзей, ни цели в жизни. Раньше его согревало предвкушение грядущей мести, но теперь не осталось и его.
И что дальше? Скитаться от города к городу, выискивая в случайных знакомых жалкие крохи потусторонней силы? Да, они не дадут ему окончательно спятить, но и только. Стоит лишь ступить на этот путь, и он никогда больше не сравняется силой с Высшими.
Темный сотник через задний двор проскользнул на соседнюю улицу и погруженный в нелегкие раздумья зашагал прочь. Вышел на перекресток и сразу наткнулся на странную процессию: служка храма Единения и пятеро пехотинцев конвоировали десяток понурых оборванцев.
— Кто такой? — грозно рыкнул первым заметивший незнакомца капрал. — Чего по улицам затемно шляешься?
— Приезжий я, ваша милость, — протянул ему подорожную старательно ссутулившийся Густав.
— Убери, — отмахнулся служивый. — Храм Единения уже посещал?
— Нет, — мотнул головой сотник и поспешно добавил: В Мерне — нет.
— Вставай в строй.
Капрал выразительно постучал дубинкой по ладони, и Густав беспрекословно выполнил распоряжение. Почему бы перед отъездом из города и не посетить службу, в конце концов? Потеряет полчаса времени, но и только. Всяко лучше, чем устраивать никому не нужную бучу.
Так дальше и двинули. Служка, сверяясь со списками, ходил по домам, и иногда к процессии присоединялся запойного вида мужик или очередная склочная тетка. Городская босота вовсе не горела желанием приобщаться к новой религии, этот люд и в молельные дома нечасто заглядывал. Да их там никто особо и не ждал. Пришли — хорошо, не пришли — Святые им судьи.
— После службы этой и тем двум, — указал служка на стоявших в хвосте оборванцев, когда процессия наконец вышла на площадь к храму Единения, — по пять плетей. Вторую декаду приводить приходится.